Изучая период царствования династии Романовых, официальная историография не особо вдавалась в подробности того, каким был национально-этнический состав тогдашней элиты – формально вся она воспринималась как исконно русская, а какие-либо уточнения считались излишними. До сих пор недооцененным остается тот факт, что итогом навязанной церковно-униатской реформы стало привилегированное положение кадров именно украинско-польского происхождения. Формирование никонианской элиты происходило в отрыве от коренного населения, которое в своем большинстве отторгало религиозные новшества, а потому какие-либо связи с меняющимся высшим сословием оказались утраченными. 

В преддверии петровского царствования выделялись Стрешневы и Милославские, Языковы и Лихачевы, Нарышкины и Матвеевы, Башмаковы и Збаровские. Довольно типичная выборка видных фамилий того времени, однако их происхождение, а главное, культурные предпочтения позволяют характеризовать эти рода как находившиеся прежде всего в полонизированной орбите. К тому же в последнюю четверть XVII века российские элиты нашпиговывались свежими украинскими представителями со схожей ментальностью.
Так, гетман Брюховецкий успел породниться с боярином Д. А. Долгоруковым, женившись на его дочери, а его преемник Самойлович – выдать дочь за князя Ф. П. Шереметева.

Подобным образом поступали другие малороссийские старшины и полковники, в результате чего украинско-польское присутствие в верхах только расширялось. Казалось, вливаясь в состав России, все они должны столкнуться с целым рядом проблем. Но парадоксальность российской ситуации в том и заключалась, что присоединенные чувствовали себя на редкость комфортно. Отечественный высший свет начиная с Алексея Михайловича и вплоть до Петра I был густо окрашен в украинско-польские тона. А вот кто испытывал сильный дискомфорт, так это коренное население, то есть те, к кому якобы присоединяли «несчастную» полонизированную публику.

Нашествие чужестранцев

С Петра I отчуждение романовской элиты от населения нарастало, чему способствовал бурный приток иностранцев. Если в царствование Алексея Михайловича эти процессы только набирали силу, то при Петре развернулись во всю мощь. Любовь ко всему иноземному отличала государя буквально с пеленок. Первым его воспитателем был шотландец Менезиус, плененный в Польскую войну 1654–1667 годов. Алексей Михайлович приблизил этого ловкого человека и даже посылал с поручениями в Европу, а в конце концов приставил к юному царевичу.

Среди первых учителей Петра значился и голландец Ф. Тиммерман, давший ему азы арифметики и геометрии. Увлечению будущего государя морским делом способствовал другой голландец, Х. Бранд, специально выписанный в Россию для строительства флота. Построенный при его участии первый корабль, спущенный на воду на Волге, был сожжен отрядами Степана Разина. Бранд же руководил закладкой новых кораблей на Переяславском озере.

По мере взросления Петр сближается с бывалыми иностранными вояками – осевшими в России шотландцем П. Гордоном и швейцарцем Ф. Лефортом. Особенным расположением пользовался последний, с 1675 года – офицер в полках так называемого иноземного строя. Лефорт знакомил молодого царя не только с военными достижениями, но и с культурой европейской жизни. Именно благодаря лефортовскому влиянию тот освоился в Немецкой слободе, где начал проводить много времени и, невзирая на женитьбу на Евдокии Лопухиной, стал ухаживать за немкой из семейства Монсов. Лефорт вплоть до самой смерти в 1699 году находится рядом с Петром: в Азовских походах, в поездке по странам Западной Европы и т. д. К этому времени вкусы Петра окончательно определены: создание регулярной армии – прерогатива иностранных кадров. И хотя их численность в войсках составляла около 15%, но именно они занимали наиболее важные командные должности.

Когда просматриваешь сводки начавшейся Северной войны со шведами, то уже невозможно по фамилиям отличить своих командиров от чужих. Так, на шведской стороне генералы Левенгаупт, Крейц, Реншильд, граф Пиппер, а на российской – генералы Брюс, Ренне, полковники Мюленфельд, Кампель, Келин. Добавим, служба в отечественной армии оплачивалась по трем тарифам: прибывшим иностранцам назначалось самое высокое жалованье, те из них, кто родился в России, так называемые старые иноземцы, получали меньше, а хуже всего оплачивались местные уроженцы.

Петровское пристрастие к иноземщине никогда и ни для кого не являлось секретом, в то же время гораздо менее известно о его глубокой привязанности (иначе не скажешь) к Малороссии, что практически полностью заслонено европейской темой. Увеличение доли иностранцев в элите меняло многое, но отнюдь не выветрило украинско-польский дух.

В любимцах Петра числился небезызвестный гетман Иван Мазепа (Ян Колединский), в молодости паж при дворе польского короля. Этот деятель стал гетманом еще при царевне Софье, чья опала на нем никак не отразилась. Мазепа втирается в полное доверие и к Петру, даже сватает своего племянника за сестру А. Д. Меньшикова, правда, неудачно. Изображает готовность «всеми силами крепить неразрывное согласие обоих русских народов», за что удостаивается ордена Андрея Первозванного.

Украинский фактор

Петр всячески поддерживал статус Украины как особой, привилегированной территории в составе России, тратил немало средств на ее обустройство. За счет казны воздвиг там несколько крепостей для защиты от турок, закупал вооружение для местного воинства, освобождал от поборов. Первым из Романовых посетил Киев, где оставался почти все лето 1706 года. Однако успехи армии Карла ХII, разгромившего Саксонию, Польшу и нагрянувшего на Украину, подтолкнули Мазепу к антироссийскому союзу; лишь Полтавская победа 1709 года переломила ситуацию. Но даже такое откровенное предательство не сказалось на трепетном отношении к украинским «братьям», в чем Петр шел по стопам отца, Алексея Михайловича. Манифестом от 11 марта 1710 года великорусским людям строго запрещалось «делать оскорбления малороссам, попрекать их изменою Мазепы», виновным грозило жестокое наказание и даже смертная казнь за дерзкие обиды!

Тем не менее украинские историки сдержанно относятся к персоне Петра I, усматривая в нем некую предубежденность по отношению к Украине в целом. В доказательство приводится назначение П. П. Толстого нежинским полковником в 1719 году на место умершего Жураковского. Это первое возведение русского аристократа в высокий украинский чин оскорбляет любителей «незалежности». Хотя возмущаться здесь особенно нечем, поскольку этот Толстой являлся зятем нового гетмана Скоропадского и получил назначение по просьбе тестя. Бурю негодования вызывает учреждение в 1722 году Малороссийской коллегии для ведения дел данной территории. Это подают как покушение на автономию, пренебрежение украинскими интересами, а председателя коллегии Вельяминова воспринимают национальным врагом.

Конечно, для такой импульсивной натуры, как Петр, измена Мазепы не могла пройти бесследно, но «гнев» царя, проявившийся через десяток лет в создании упомянутой коллегии, вряд ли можно назвать угрожающим. Напомним, Малороссийская коллегия – единственная из государственных структур – располагалась не в Петербурге, а непосредственно на Украине – в столице гетманщины Глухове. Не нужно объяснять, насколько это было комфортно для украинской верхушки, давая ей достаточно возможностей влиять на работу правительственного органа.

Кстати, его функции долго оставались неопределенными, ограничиваясь обязанностью заботиться «о прекращении неправедности». Иначе говоря, коллегия выступала в качестве высшей апелляционной инстанции для местных судов. Когда же Вельяминов пожелал коснуться финансовых вопросов, то даже не смог собрать необходимых сведений из-за вспыхнувших пререканий, откровенного саботажа и потока жалоб в Петербург.

Сменивший Скоропадского гетман Полуботок дошел до того, что начал раздавать Малороссийской коллегии (правительственному органу) указания, чем и как надо заниматься! Взбешенный Петр, вызвав гетмана в столицу, повелел арестовать его за вопиющее превышение полномочий, но никакого суда над ним не последовало, да и не планировалось. Следствие выяснило, что тот вел себя вполне законно, все шло к освобождению, если бы Полуботок не скончался в конце 1724 года. Через пару месяцев умирает и Петр I, и об этом «недоразумении» просто забывают, а Малороссийская коллегия вновь низводится до инстанции по рассмотрению апелляций. Ни о каких серьезных угрозах, нависших якобы над Украиной, здесь говорить явно не приходится.

Если же украинские помещики действительно сталкивались с неприятностями, то тут Петр всегда шел им навстречу. Чего только стоит история с А. Д. Меншиковым, который, получив ряд имений на Украине, насильно завладел еще деревнями под предлогом, что здесь укрывают беглых крестьян из России. В ответ помещики пожаловались в Петербург, но Меншиков всячески препятствовал проверке. В результате возникло так называемое «Почаевское дело»: обвинения поддержала та же Малороссийская коллегия, царь тоже встал на сторону украинских истцов, освободив Меншикова от должности президента Военной коллегии. Фактически тот был накануне опалы, от которой отсрочило заступничество супруги государя Екатерины, а спасла – последовавшая кончина Петра. Этот эпизод наглядно демонстрирует реальный вес малороссийского фактора.

Церковные интриги

Его нельзя недооценивать и по другой причине: религиозный каркас российского государства конструировали не понаехавшие шведы, немцы или голландцы, а украинцы. Последние могли оказаться где-то лишь потесненными, но не более: без них романовская элита как таковая просто рассыпалась бы. Неудивительно, что Петр – страстный любитель иностранцев‑западников – тотально заполнял высшие церковные должности представителями Малороссии, оставив в этом далеко позади и Алексея Михайловича, и Федора Алексеевича. По его разумению, кадры из украинских учебных заведений и монастырей – наиболее подготовленные для просвещения и руководительства не вразумленной паствой, зараженной татарщиной.

Начать нужно, конечно, со Стефана Яворского, ставшего после смерти патриарха Андриана в 1700 году местоблюстителем патриаршего престола. Начиная с Никона Романовы не решались возводить на патриарший престол этнического украинца, опасаясь недовольства в низах. И вот теперь Петр проводит на это высокое место типичного малоросса, формально не выдвигая в патриархи. Шляхтич из-под Львова, С. Яворский, будучи откровенным униатом, после Киевской духовной академии доучивался в иезуитских коллегиях Польши и Литвы; его говор сильно отличался от московского.

В пастырском послании Петру Иерусалимский патриарх Досифей выразил возмущение, указывая на латинский образ мыслей царского протеже и угрожая непризнанием всего православного Востока, если того вознамерятся сделать Московским патриархом. Отметим, что Яворский в возрасте 42‑х лет стал ключевым деятелем РПЦ, штамповавшим украинцев на высшие церковные должности, вплоть до учреждения в 1721 году обер-прокурора Святейшего синода.

В ближайшем окружении Петра неизменно значился целый ряд архиереев, прибывших с Украины. Среди них закадычный друг Яворского уроженец Киевщины Дмитрий Ростовский (Туптало). Кроме «Жития святых», которые тот начинал редактировать еще при патриархе Иоакиме, Туптало прославился трактатом о пользе брадобрития. Наибольшую же известность принесло ему произведение «Розыск о брынской вере» с развернутой критикой раскола, а по сути, с пасквилем на простой народ, преисполненный ненавистью к нему.

Не отставал от Туптало и архимандрит Феодосий (Яновский) из польских шляхтичей со светскими развязными манерами. Это очень импонировало Петру, который облек его доверием, поставив во главе открывшейся Петербургской Александро-Невской лавры.

Царь-преобразователь высоко ценил и Киевского митрополита Иоасафа (Кроковского), посвященного в сан в Москве С. Яворским (наглядная иллюстрация «порабощенности» украинской церкви, на деле фактически поглотившей русскую). Петр намечал возвышение Кроковского, но тот в 1718 году, вызванный в Петербург, скончался по дороге. Следует отметить, что из местных архиереев расположение Петра завоевал лишь епископ Воронежский Митрофан – тем, что публично поддерживал создание флота, первые корабли которого закладывались как раз под Воронежем; он умер в 1703 году и был исключением из правил.

Наибольшей же любовью Петра пользовался Феофан (Прокопович), оставивший заметный след в истории церкви. Воспитанник Киевской академии, ректором которой одно время был его дядя, завершал образование в Риме, ему предлагали остаться при Ватиканской библиотеке. Но Феофан предпочел более активную карьеру, прибыв в числе других кандидатов на архиерейские должности в Петербург. Петр замечает красноречие и эрудицию последнего, для государя тот превращается в ключевого советника по взаимоотношениям церкви и государства. Именно Феофану было суждено поставить окончательную точку в уничтожении церкви, начатом более чем полвека назад патриархом Никоном. Старания Прокоповича на этой ниве, от которых явственно отдавало протестантизмом, оказались чрезмерными даже для униатско-православных кругов, ориентированных на католические образцы.

Однако это нисколько не ставило под сомнение то общее, что их роднило: при освящении романовского режима им всем доставляло наслаждение издеваться над «темными» людьми и старозаветной верой. В 1718 году Феофан становится архиепископом Псковским с резиденцией в Петербурге, где поселяется в выстроенной для него усадьбе. Из ее стен вышел трактат «Правда воли монаршей» и знаменитый «Духовный регламент», обосновывавший государственно-протестантское управление церковью. Институт обер-прокурора синода, введенный в 1721 году, заменял патриаршество. Любопытно, что Константинопольский патриарх, к которому Петр направил ходатайство признать церковные новшества, не моргнув благословил разрушение православно-канонического строя, на страже которого стоял. Грамоту из Константинополя Прокопович разослал по всем епархиям для прочтения вслух по церквам.

Таким образом, правление Петра I судьбоносное не только с точки зрения социально-экономических преобразований, но и в плане формирования российской правящей прослойки. Первая четверть ХVIII века фиксирует ее окончательные черты. Именно тогда в элитах завершается образование двух партий: инородческой и «русской», как именуют их историки романовской школы. В петровское время противостояние между ними, в дальнейшем определявшее расклады в верхах, уже наметилось. Благодаря предпочтениям царя западноевропейские выходцы прочно освоились во власти, в то время как кадры «русского» происхождения – базовая опора Романовых в допетровскую эпоху – очутились в иных условиях. Приезжие иностранцы, в большом количестве запущенные Петром, стали претендовать на весомую роль в пользовании казной, в выжимании соков из населения.